Последнее слово банкира Мусина: «Разве закон не един для всех?»

Огласят не раньше 24 августа и не позже 4 октября

Оглашение приговора по делу Мусина может растянуться на неделю. В том случае, если председательствующий судья Наиль Камалетдинов не применит уже опробованную в Вахитовском райсуде практику оглашения по делам об экономике лишь вводной и резолютивной части.

Как утверждают источники «Реального времени», озвученная предварительно дата выхода судьи из совещательной комнаты — 24 августа — еще может сдвинуться на пару недель, а то и на месяц, но однозначно приговор будет оглашен до 4 октября. Поскольку именно в этот день у подсудимого истекает срок домашнего ареста.

Сегодня ради последнего слова банкира в зале собрались представители десятка СМИ. Пришел представитель потерпевшего ТФБ Юрий Пиягин, а также конкурсный управляющий ООО «Новая нефтехимия». Последний рассчитывал перед уходом судьи в совещательную комнату поставить вопрос по арестам имущества обвиняемого и аффилированных фирм. Однако был разочарован — стадию ходатайств процесс уже миновал.

Роберт Мусин, не изменяя спортивному стилю, сегодня предстал перед судом в трико и футболке синего цвета. Лицо перекрывала черная маска. Впрочем, она не мешала собравшимся слышать каждое слово привыкшего к публичным выступлениям руководителя.

Вся речь обвиняемого в злоупотреблениях с ущербом в 53 млрд рублей заняла от силы пять минут. В ней Мусин поставил перед судом ряд вопросов, считая, что без ответов на них правильно оценивать его действия нельзя. С оценкой сотрудников Следкома по РТ в ряде случаев банкир не согласен категорически. В частности, он настаивает — никакого умысла довести ТФБ до банкротства не было. Но за свои действия готов ответить. Приводим речь подсудимого целиком.

«Непонятно, почему мне приписывают цель — банкротство банка»

«Уважаемый суд, я уже говорил о том, что мне сложно оценивать квалификацию своих действий по той или иной статье Уголовного кодекса. Тем не менее я в состоянии понимать значение своих действий и отвечать за них. Я четко осознавал и осознаю, какие действия и для чего я предпринимал. Также четко я понимаю, какие последствия в итоге наступили и в результате чего.

Даже не вдаваясь в такие юридические тонкости, как квалификация преступлений, налицо противоречия, на которые даже мне — человеку далекому от юриспруденции — сложно не обратить внимание.

Во-первых, это явное противоречие между мотивом и целью в ряде случаев, описанных в обвинении. Например, утверждение, что я скрывал истинное финансовое состояние банка, желая добиться его банкротства, само по себе является крайне противоречивым.

Во-вторых, это отсутствие причинно-следственной связи между действиями и описанными в обвинении последствиями, якобы наступившими в результате их совершения.

В-третьих, это то, что все мои действия, абсолютно разные по содержанию, совершенные в разное время и преследующие разные цели, собраны воедино и подведены под некий общий знаменатель «злоупотребления полномочиями, повлекшие банкротство банка».

Как уже не раз было сказано, согласно предъявленному обвинению, мои действия повлекли тяжкие последствия в виде приостановления полномочий органов управления банком, введения моратория на удовлетворение требований кредиторов, отзыва лицензии на осуществление банковских операций, назначения временной администрации и признания ПАО «Татфондбанк» несостоятельным, банкротом.

Наступления данных последствий я якобы всячески желал и действовал умышленно и целенаправленно. По сути, речь идет о преднамеренном банкротстве, но таких обвинений против меня никто никогда не выдвигал. Это одна из причин, по которой мне непонятно, почему мне приписывают такую цель — банкротство банка, а затем указывают это банкротство в качестве тяжких последствий, наступивших именно от моих действий. Другая причина этого непонимания заключается в том, что мне в вину вменяются действия, прямо противоположные указанной цели.

При этом действия, описанные в обвинении, отражают реальную картину произошедшего. Я действительно настаивал на скрытой реструктуризации долгов группы «ДОМО», дабы не показывать Центробанку истинное положение дел. Но как это можно увязывать с целью обанкротить банк. Я считаю, в этом случае меня можно обвинять в том, что я, напротив, скрывал признаки банкротства, а не добивался его».

«Если бы я действительно действовал вопреки интересам банка…»

«Почему мои действия по совершению уступки кредитного портфеля в обмен на облигации образуют состав преступления, а аналогичные действия другого человека с таким же кредитным портфелем соответствуют закону? Разве закон не один для всех?» — не переходя на личности, отметил подсудимый и продолжил:

«Как можно совместить в одном эпизоде то, что я выводил залоговое имущество, предвидя банкротство банка, и то, что это банкротство наступило в результате вывода залогового имущества?

Полагаю, что эти вопросы не должны остаться без ответа. Мы в свою очередь, я и мой защитник, сформировали свои ответы на них, который он озвучил в ходе судебных прений.

Также прошу обратить внимание на то, что если бы я действительно действовал вопреки интересам банка, то не предпринял бы многое из того, что мне вменяют в вину. А именно — не пытался бы поддержать кредитный портфель «ДОМО», который берет свое начало с середины нулевых годов, не разрабатывал бы планы финансового оздоровления банка, не привлекал бы субординированные депозиты и залоговое имущество, которое впоследствии пришлось выводить, чтобы не подвести тех, кто пытался помочь. И, наконец, не возвращался бы на пост председателя правления 19 марта 2016 года.

Подводя итог, позволю себе повториться. Совершение вменяемых в вину действий никогда не отрицал и переложить ответственность на кого-либо никогда не пытался. В остальном в части квалификации действий по конкретным эпизодам, гражданского иска и назначения наказания прошу принять во внимание мою позицию, озвученную защитником. Спасибо».

14 лет или 4 года?

Вкратце напомним, в финале судебного процесса Роберт Мусин полностью не признавал лишь один из шести эпизодов преступлений — по уступке обязательств на 2,7 млрд рублей в пользу «Бинбанка». По мнению защиты, никаких тяжких последствий для ТФБ действия предправления не причинили, и он подлежит оправданию.

Обвинение по эпизоду с «DарМОвыми» кредитами на 19,1 млрд рублей (с процентами в 0,6 млрд) адвокат Алексей Клюкин предложил квалифицировать как фальсификацию финансовой отчетности (ч. 1, ст. 172.1 УК РФ), а по эпизодам с получением кредита Банка России на 3,1 млрд рублей и возвратами залогов на 27,5 — на неправомерные действия при банкротстве (ч. 1 ст. 195) с прекращением преследования за истечением срока давности.

Еще одно предложение защиты касалось истории невозвращенных кредитов в 133,7 млн рублей для ООО «Аида и Д». По мнению Клюкина, тут усматривается причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием без признаков хищения (ч. 2 ст. 165 УК РФ). По эпизоду с уплывшим в офшор кредитом ОАО «Казанская сельхозтехника» на 256,9 млн рублей адвокат предлагал смягчить обвинение до ч.1 ст. 201 УК РФ (в обвинении фигурирует часть 2 той же статьи — прим. ред.)

Ни одно из преступлений, которые усматривает защита в действиях бывшего министра финансов и предправления «Татфондбанка», не является тяжким. Максимальные санкции по этим составам УК РФ — от 1 года до 4 лет лишения свободы.

«Прошу учесть, что мой подзащитный находится в изоляции от общества фактически 4 года и 8 месяцев (с учетом времени в СИЗО и под домашним арестом), и назначить ему наказание в пределах фактически отбытого срока по день вынесения приговора», — заявил 16 июня адвокат Клюкин. С того времени истекли еще полтора месяца.

Напомним, позиция гособвинения по делу была куда жестче. Прокуроры Руслан Губаев и Динар Чуркин запросили для Роберта Мусина 14 лет и 9 месяцев колонии общего режима — ровно на десять лет больше, чем он отбыл на данный момент.

Какое решение примет суд — расскажет «Реальное время».

ПроисшествияБизнесОбществоВластьЭкономикаФинансыБанкиНедвижимость Татарстан ТатфондбанкМусин Роберт РенатовичСледственное управление следственного комитета РФ по РТПрокуратура Республики Татарстан